Если, пытливый читатель, ты знаешь, как бросить кости на Пешков стрит, то эта картина для тебя. Исаак Израилевич Бродский немало понарисовал сладких лениных, кислых сталиных и горьких горьких, прошу не считать это тавтологией. Но эта картина особенная - в ней пролетарский писатель предстал в ковбойской шляпе и пыльном коричневом плаще, так знакомых нам по американским вестернам. И даже главный бренд литературного отца "Матери" и литературного деда "Старухи Изергиль" - латентно обвисшие усы - стал в этом свете смотреться брутально-угрожающе. Именно так и воспринял этот портрет шестилетний художник, снявший копию с известной картины Бродского.

Максим Горький, похожий то ли на Зорро, то ли на Чарльза Бронсона, стоит на улице небольшого городка на Диком западе. Грудь его испачкана в запекшейся крови, похоже он ранен. Сзади мы видим полуразвалившиеся стилизованные домишки. Возможно, он находится в своем небольшом парке - парке Горького. Буревестник революции стоит, широко расставив ноги, и пристально смотрит на зрителя, видя в нем оробевшего пингвина - вся поза литератора выражает готовность начать дуэль. Камера долго и с нарастающим напряжением наезжает на суровое лицо драматурга, пока окающий голос из под прокуренных усов не вырывает нас из оцепенения: "Есть только две формы жизни: гниение и горение."

Одновременно со словом "горение" воздух вокруг зашевелился от проносящихся пуль, и следом донеслась трескотня пулемета "Максим", из которого Горький поливает "с бедра" длинной нескончаемой очередью. Перед ним мелькают отлетающие гильзы, из под крышки кожуха бьёт пар, по губам видно, что писатель кричит обидные слова из "Песни о соколе."

Запомним Горького таким...

В сказочной стране лентяев не надо работать - там молочные реки, колбасные заборы, и еда сама залетает в рот. Чтобы попасть туда, нужно хорошо потрудиться и проесть проход в горе из каши. Нидерландский художник Питер Брейгель Старший изобразил обитателей этой замечательной страны. Солдат, крестьянин и учёный книгочей лежат вокруг стола с бесплатной едой, образуя нерушимый союз героев феодалистического труда.

В современной картине начинающего живописца отражены реалии уже российской действительности. Бесплатной пищей теперь никого не удивишь, гора каши никому не нужна, поэтому жизнь страны лентяев обеспечивает нефтяной насос в верхней части композиции. От спящего солдата осталось лишь копьё, а сам он исчез вместе с жареной куропаткой на блюде, оставив даже без формальной охраны своих незадачливых соотечественников. Весь кривоватый вид крестьянина говорит о деградации отечественного фермерства, а отсутствие рук у учёного символизирует вопиющую беспомощность интеллигентского класса в современной России.

Если присмотреться, то можно увидеть, что учёный очень похож на растрёпанного Эйнштейна (см. дополнительные фото), он талантлив и даже гениален, как бы говорит этим автор. Судя по широко открытым глазам, нобелевский лауреат всеми силами пытается не спать, но всё тщетно.

Таким образом, ироничное брейгелевское полотно (точнее древесина) о лентяях под воздействием детского фломастера приобрело новый патетический градус протестного произведения.

Оба художника: и мальчик Миша, и ученик Рембранта голландец Флинк, рисуя девочку возле детского стульчика, явно думали о белой курице в зарослях хлопка сырца. В итоге, насколько нелепо накрашенная девочка смотрится во взрослом платье у голландца, настолько же гармонично ей подошли голубые крылья вместо рук и красный гребешок вместо вплетенных в головушку цветов.

В классической версии картины 17 века у девочки на руке висит модная сумочка-корзина, на поясе прицеплен то ли шокер, то ли демократизатор, в маленькой лапке зажат какой-то гаджет тех времен. Дитя смотрится напряженным, весь его вид с учётом описанной амуниции говорит о том, что оно собралось идти одно в опасный лес по грибы. Чёрный фон картины подчеркивает зловещесть этой неадекватной затеи.

Наш современник Миша в свой светлой копии портрета психологически разгрузил невинное создание от страшных оков средневековья. Девочка-чикса дружелюбно расправила свои крылья для объятий и вручения подарков из двух больших торб добрым детям. Теперь эта картина - праздник.

Василий Кандинский яркий пример того, что адвокаты тоже умеют рисовать, если очень захотят. Конечно не реализм какой-нибудь, но тем не менее. Для того, чтобы заставить считать себя художником, Кандинский даже создал несколько творческих объединений, здесь ему очень пригодились его адвокатские навыки. Тем не менее, в Германии 30-х годов работы Василия Васильевича были отнесены к разряду дегенеративного искусства.

Старожилы искусствоведческого фронта поговаривают, что зритель был совершенно шокирован переходом от апокалипсических эмоций Седьмой композиции к геометрическому ритму Восьмой, представленной здесь - на сайте karapusik.ru. Еще больше вы будете шокированы узнав, что Кандинский вовсе не брызгал краску случайным образом на холст, а готовил множество эскизов, что-то замерял, думал и читал.

Теперь представляете, как было бы ему обидно, узнай он, что большая часть его художественной симфонии оказалась лишней. Современный талантливый живописец оставил в копии картины лишь самое главное зерно. На картине удостоены места оказались лишь всевидящее око-титька вверху и один из маленьких кружочков внизу. Кружочек, видимо, символизирует ничтожность отдельного человека перед силами самой природы. Но он не сдается, борется, пыжится и даже меняет слегка свою форму. От человекокружочка просто исходит какое-то нечеловекокружочковское напряжение. Кажется, если перенести его на холст, то тот с треском порвется, не выдержав этого внутреннего давления.

Несомненно, что зритель будет шокирован, увидев, что еще ничего не решено в этой неравной борьбе большого с маленьким, почти круглого с почти не круглым, верхнего с нижним.