Если, пытливый читатель, ты знаешь, как бросить кости на Пешков стрит, то эта картина для тебя. Исаак Израилевич Бродский немало понарисовал сладких лениных, кислых сталиных и горьких горьких, прошу не считать это тавтологией. Но эта картина особенная - в ней пролетарский писатель предстал в ковбойской шляпе и пыльном коричневом плаще, так знакомых нам по американским вестернам. И даже главный бренд литературного отца "Матери" и литературного деда "Старухи Изергиль" - латентно обвисшие усы - стал в этом свете смотреться брутально-угрожающе. Именно так и воспринял этот портрет шестилетний художник, снявший копию с известной картины Бродского.

Максим Горький, похожий то ли на Зорро, то ли на Чарльза Бронсона, стоит на улице небольшого городка на Диком западе. Грудь его испачкана в запекшейся крови, похоже он ранен. Сзади мы видим полуразвалившиеся стилизованные домишки. Возможно, он находится в своем небольшом парке - парке Горького. Буревестник революции стоит, широко расставив ноги, и пристально смотрит на зрителя, видя в нем оробевшего пингвина - вся поза литератора выражает готовность начать дуэль. Камера долго и с нарастающим напряжением наезжает на суровое лицо драматурга, пока окающий голос из под прокуренных усов не вырывает нас из оцепенения: "Есть только две формы жизни: гниение и горение."

Одновременно со словом "горение" воздух вокруг зашевелился от проносящихся пуль, и следом донеслась трескотня пулемета "Максим", из которого Горький поливает "с бедра" длинной нескончаемой очередью. Перед ним мелькают отлетающие гильзы, из под крышки кожуха бьёт пар, по губам видно, что писатель кричит обидные слова из "Песни о соколе."

Запомним Горького таким...